[Продолжение, начало в №№ 135-146]

Работая на курсах в Доме народного творчества, я имел достаточно свободного времени, поскольку загрузка моя занятиями была не ежедневной. Поэтому, когда мне предложили вести уроки пения и хор в школе-интернате номер 3 для детей с сердечно-сосудистыми заболеваниями, я согласился. Эта школа находилась в районе 16-й станции Большого Фонтана; одесситы знают, что ехать туда надо, примерно, час. Когда я впервые переступил порог этой школы, я понял, что оставить этих детей я уже не смогу. Ребята с бледными лицами, почти синими губами и с пытливыми глазами покорили меня. Я проработал там более пяти лет и, если бы не обстоятельства, о которых я расскажу ниже, то работал бы там еще долгое время.

В школе-семилетке насчитывалось 180 учеников, из которых 25 каждый месяц направлялись в санатории на лечение. В отведенные мне два дня в неделю я, с аккордеоном за плечами и рулонами обойной бумаги, на которых были записаны слова песен, переходил из класса в класс. Думаю, что мои уроки детям нравились. Несмотря на то, что дети на репетиции хора приходили по желанию, а не по принуждению, на хоре после обеда собиралось примерно 80 процентов учеников.

За время своей работы в интернате я с ребятами выучил, кроме большого количества песен, три хоровые сюиты с моей музыкой: «Наша школа-интернат», «Одесса, мой город родной» и «Идем дорогой Ленина», каждая из которых состояла из семи-десяти песен. И, кроме этого, вместе с режиссером мы поставили музыкальный спектакль: «Знаем правила движенья, как таблицу умноженья».

Спасибо директору школы Алле Ивановне, принимавшей активнейшее участие во всех этих мероприятиях. Когда перед очередными смотрами нужна была более активная подготовка, она освобождала детей от последних уроков, и мы репетировали до «потери сознания».

На районных, городских и даже областных смотрах хор школы ниже второго места не занимал.

Однажды Алла Ивановна меня предупредила: «Начинается республиканское совещание директоров школ-интернатов, а в заключительный день совещания участники приедут к нам в интернат послушать хор. Вы уж не подкачайте, Ким Иосифович…».

…Директора школ-интернатов расселись с одной стороны зала, а хор вошел через двери с противоположной стороны.

Ребята волновались. Я улыбнулся им:

- С Богом, дети мои! - как говорил наш «дед».

И полилась сюита «Наша школа-интернат». С каждой песней дети чувствовали себя все уверенней и раскованней. Потом мы показали наше музыкальное представление «Знаем правила движенья…».

После концерта началось обсуждение. Кто хвалил, кто критиковал, мол, много энергии затрачивают эти больные сердцем дети. Встал директор одесской школы-интерната №4 Богданов:

- Мы сейчас услышали и увидели такое, что не под силу даже здоровым детям. Алла Ивановна, - обратился он к нашему директору, - вы должны вашему руководителю ноги мыть и пить эту воду.

Эта фраза запомнилась мне на всю жизнь…

А через несколько дней дома раздается телефонный звонок:

- Добрый день, Ким Иосифович! С Вами говорит директор школы-интерната №4 для детей-сирот Дмитрий Степанович Богданов. Вы бы не смогли приехать к нам в школу посмотреть кое-что и дать кое-какой совет нашему учителю пения? Приезжайте, я Вас жду.

Мы условились о времени встречи, и я приехал в интернат. Директор школы поводил меня по всем кабинетам четырехэтажного здания, показал мне мастерские, санчасть, общежитие. Войдя в один из просторнейших классов, он сказал:

- А это будет ваш кабинет пения. Все необходимые условия, предлагаемые вами, будут выполнены.

- Быка – за рога, Дмитрий Степанович?

Когда мы выходили из класса, я увидел на доске объявлений: «Сегодня, после обеда, в 14 часов, в зале состоится встреча с композитором Кимом Юзановым». Действительно, «Быка – за рога».

- Давайте пока зайдем ко мне в кабинет и чего-нибудь перекусим, - сказал Дмитрий Степанович.

После «перекуса» мы отправились в зал. Это был просторный, широкий, довольно большой для такой школы зал с великолепной сценой. Помещение стало наполняться детьми. Я внимательно наблюдал за ними: «Что это за дети такие, сироты?»

Так как я не был готов к выступлению, то решил тоже «взять быка за рога». В студенческие годы, подрабатывая культработником в Домах отдыха, я научился овладевать аудиторией. Взяв аккордеон в руки, я уже через некоторое время стал «своим человеком», и полный зал пел со мной увлеченно и вдохновенно.

- Ну, - после моего выступления сказал Дмитрий Степанович, - вы видите, как эти несчастные дети нуждаются в вашей душевной теплоте, нуждаются в человеке, который обогрел бы их лаской. О переводе вас в нашу школу не беспокойтесь, а учителя пения для интерната №3 я найду. Нам очень нужен такой специалист, как вы. Соглашайтесь.

Я проработал на прежнем месте до тех пор, пока не нашли мне замены.

Класс, который мне выделили на новом месте, был таким большим, что вмещал с одной стороны большое количество столов, а с другой – помосты в виде хоровых станков, на которых стояли стулья. Эти станки были изготовлены в течение месяца школьными столярами. Условия для работы были отличными, да и дети (а это была десятилетка) были тоже прекрасными.

Однажды я узнал, что в Одессе находится композитор Владимир Шаинский, написавший много замечательных песен для детей. Он привез свою оперетту для театра.

Созвонившись с ним, я отправился к нему в гостиницу, рассказал о наших детях и пригласил его в интернат. Он тут же согласился на встречу.

Зал наш был переполнен. Шаинский пел свои песни одну за другой, ученики подпевали.

- Дети, я немного устал, - сказал он, погодя. - Может быть, кто-нибудь хочет что-то сказать?

Поднялась девочка, участница хора:

- Владимир Яковлевич, ваши песни мы всегда поем с большим удовольствием и на уроках пения, и просто так. Мы даже на мелодию ваших песен написали свои слова. Хотите послушать?

- Конечно, - ответил он.

И весь зал запел под аккомпанемент аккордеона:

Вместе весело нам жить (в интернате), – 3 раза

Мы умеем здесь дружить (в интернате). – 3 раза

Очень любим петь мы песни современные,

Петь готовы все уроки с переменами.

Коль уроки состояли бы из пения, -

То у нас на них хватило бы терпения.

Во время пения Шаинский пританцовывал со свойственным ему темпераментом.

- Владимир Яковлевич, - обратилась к нему другая девочка. - Наш Ким Иосифович написал слова и музыку специально для нашего интерната.

Я снова взял аккордеон, и зал снова запел, но пел на этот раз не так, как обычно, а с чувством гордости за свою школу и за свою песню. «Наш интернат для нас родимый дом», - скандировали они, видимо, желая подчеркнуть каждым словом, что и у них «есть своя песня».

Через некоторое время директора Богданова повысили в должности, и он стал заведующим областным отделом народного образования. В школу пришла новая директриса, и все пошло вкривь и вкось: если прежде мой кабинет был только кабинетом музыки, то теперь она разрешила проводить там и другие уроки. Конечно, в этом было мало приятного: на других уроках дети ломали стулья, разрисовывали столы, и т.д. Мы с ней стали конфликтовать (она оказалась ярой антисемиткой), и я вынужден был подать заявление об уходе из школы.

[Читайте продолжение в будущих номерах газеты]